Я император но какою ценою боже мой ценою крови моих подданных

14 декабря 1825 — 14 июля 1826

С.-Петербург, 14 декабря 1825 г.

Молитесь за меня Богу, дорогая и добрая Мари! Пожалейте несчастного брата — жертву воли Божией и двух своих братьев!

Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том Провидение и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали.

Константин, мой Государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться.

Наш Ангел должен быть доволен — воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня.

Молитесь, повторяю, Богу за вашего несчастного брата; он нуждается в этом утешении — и пожалейте его!

С.-Петербург, 14-16 декабря 1825 г.

Дорогой, дорогой Константин! Ваша воля исполнена: я — Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных! Милорадович смертельно ранен. Шеншин, Фредерике, Стюрлер — все тяжело ранены. Но наряду с этим ужасным зрелищем сколько сцен утешительных для меня, для нас! Все войска, за исключением нескольких заблудшихся из Московского полка и Лейб-гренадерского и из морской гвардии, исполнили свой долг как подданные и верные солдаты, все без исключения.

Я надеюсь, что этот ужасный пример послужит к обнаружению страшнейшего из заговоров, о котором я только третьего дня был извещен Дибичем. Император перед своей кончиной уже отдал столь строгие приказания, чтобы покончить с этим, что можно вполне надеяться, что в настоящую минуту повсюду приняты меры в этом отношении, так как Чернышев был послан устроить это дело совместно с графом Витгенштейном; я нисколько не сомневаюсь, что в первой армии генерал Сакен, уведомленный Дибичем, поступил точно так же. Я пришлю вам расследование или доклад о заговоре, в том виде, в каком я его получил; я предполагаю, что вскоре мы будем в состоянии сделать то же самое здесь. В настоящее время в нашем распоряжении находятся трое из главных вожаков, и им производят допрос у меня.

Главою этого движения был адъютант дяди, Бестужев; он пока еще не в наших руках. В настоящую минуту ко мне привели еще четырех из этих господ.

Милорадович в самом отчаянном положении; Стюрлер тоже; все более и более чувствительных потерь! Велио, конной гвардии, потерял руку! У нас имеется доказательство, что делом руководил некто Рылеев, статский, у которого происходили тайные собрания, и что много ему подобных состоят членами этой шайки; но я надеюсь, что нам удастся вовремя захватить их.

Бедный Милорадович скончался! Его последними словами были распоряжения об отсылке мне шпаги, которую он получил от вас, и об отпуске на волю его крестьян! Я буду оплакивать его во всю свою жизнь; у меня находится пуля; выстрел был сделан почти в упор статским, сзади, и пуля прошла до другой стороны.

Все спокойно, а аресты продолжаются своим порядком; захваченные бумаги дадут нам любопытные сведения. Большинство возмутившихся солдат уже возвратилось в казармы, за исключением около 500 человек из Московского и Гренадерского полков, схваченных на месте, которых я приказал посадить в крепость; прочие, в числе 38 человек гвардейского экипажа, тоже там, равно как и масса всякой сволочи (menue canaille), почти поголовно пьяной. Часть полков Гренадерского и Московского находилась в карауле, и среди них — полнейший порядок. Те, которые не последовали за сволочью, явились с Михаилом в отличнейшем порядке и не оставляли меня, настойчиво просясь броситься в атаку, что, к счастию, не оказалось необходимым. Две роты Московского полка сменились с караула и, по собственному почину, под командою своих офицеров, явились присоединиться к своему батальону, находившемуся возле меня. Моряки вышли, не зная ни почему, ни куда их ведут; они отведены в казарму и тотчас же пожелали принести присягу. Причиною их заблуждения были все лишь одни младшие офицеры, которые почти все и вернулись с батальоном просить прощения, с искренним, по-видимому, сожалением. Я разыскиваю троих, о которых нет известий.

Только что захватили у князя Трубецкого, женатого на дочери Лаваля, маленькую бумажку, содержащую предположения об учреждении временного правительства с любопытными подробностями.

Поздравляю тебя от всей души, любезный Михаиле, с счастливым разрешением жены твоей и с новой прибылью фамилии. Принимаю Елизавету Михайловну с совершенною милостию и надеюсь, что будет так же мила, как и старшая ее сестрица. Нам надо было иметь случай порадоваться после столько печальных случаев. Я передал madame Nicolas твои порученья, и она тебя очень уверяет в своих милостях.

Я тебе могу донести, что все здесь, Богу благодаря, все в порядке. Сегодня утром учил я драгун и с особым удовольствием сказать могу, что я был отменно доволен. Офицеры весьма поправились в езде, можно даже сказать, что ездят хорошо и смело, а дело свое знают прекрасно: сметливы, живы, словом, прекрасно. Вечером хотел улан учить, но все шло столь непростительно дурно и даже ошибочно, что я уехал с ученья, оставя Чичерина их распекать; во всякое другое время я строго б взыскал за подобное неряшество и непростительное незнание дела, но на сей раз так оставил.

Видно у вас на наш счет такие же нелепости распушают, как у нас про вас; но я надеюсь, когда дело кончится с молодцами в крепости, так все придет в рассудок. А не мешало б очень добраться [до] источников или разглашателей; но трудно.

Про твой приезд скажу тебе, что ежели, с помощью Божией, у тебя дома все хорошо будет, то не мешает тебе приехать на несколько дней — подписать доклад комитета и быть при начале, если не до самого конца суда; но все сие есть только «хорошо бы», а вовсе не необходимость.

От брата получил я вчера письмо; он, слава Богу, здоров, и сестре лучше. Я еду завтра на рейд в Кронштадт видеть эскадру — 3 корабля и 9 фрегатов. Петергоф прелестен. Поцелуй ручки жене своей и обними Марию и Елизавету Михайловну от имени дяди с длинным носом. Прощай, Бог с тобой.

Нашим молодцам мой поклон.

Елагин Остров, 20 мая 1826 г.

По обещанию нашему, уведомляю тебя, любезный Михаиле, что следствие кончено, и рапорт комиссии переписывается. Если положение жены твоей позволит тебе ехать, и матушка отпустит, теперь самое время тебе приехать подписать, быть здесь во время суда и воротиться в Москву к крестинам твоей маленькой. Но я повторяю, что это в том только случае, если ты можешь без опасения ехать.

Здесь все в порядке; Лоло тебе расскажет. Прощай, жене ручки поцелуй и обними твоих маленьких. Кланяйся всем нашим товарищам.

Царское Село, 25 июня 1826 г.

. Что касается моего поведения, дорогая матушка, то компасом для меня служит моя совесть. Я слишком неопытен и слишком окружен всевозможными ловушками, чтобы не попадать в них при самых обычных даже обстоятельствах.

Я иду прямо своим путем — так, как я его понимаю; говорю открыто и хорошее и плохое, поскольку могу; в остальном же полагаюсь на Бога. Провидение не раз благословляло меня в некоторых случаях жизни, помогая мне в самых запутанных по видимости делах достигать удачи единственно благодаря простоте моих жизненных правил, которые целиком в этих немногих словах — поступать, как велит совесть.

Я хорошо знаю, что и тогда, когда кажется, что следуешь велениям этого правила, можно все же ошибиться; но так как я видел, что, пренебрегая им, люди делали ошибки на каждом шагу, я предпочитаю заблуждаться честно, нежели как-нибудь иначе, и иметь совершенно спокойную совесть.

Да поможет мне Бог; так как он захотел возложить на меня это ужасное бремя, то я буду нести его до тех пор, пока у меня хватит силы, покорно принимая горести и заботы; ибо таков, очевидно, мои жребий.

С.-Петербург, 13 июля 1826 г.

Мы вернулись сюда час тому назад. По имеющимся у меня сведениям, все совершенно спокойно; величайшее негодование и общее удовлетворение тем, что все закончено.

Подробности относительно казни, как ни ужасна она была, убедили всех, что столь закоснелые существа и не заслуживали иной участи: почти никто из них не выказал раскаяния. Пятеро казненных смертью проявили значительно большее раскаяние, особенно Каховский. Последний перед смертью говорил, что молится за меня! Единственно его я жалею; да простит его Господь и да упокоит Он его душу!

Войска были превосходны, общий дух их прекрасен. Завтра утром мы отслужим на площади молебен, эстрада поставлена как раз на том месте, где погиб бедный Милорадович. Печально, но и торжественно будет воспоминание обо всем ужасе, который вышел на свет в этот день! Для меня же самым утешительным останется навсегда мысль о том, что наш Ангел был избавлен от всего происшедшего, что наша национальная честь была спасена, и что Господь явил новое доказательство своего милосердия в отношении нашей дорогой, славной, старой родины.

Мысли мои устремляются к вам, дорогая матушка. Я вспоминаю все, что вам угодно было для меня сделать, особенно в эту ужасную пору, и я благодарю Бога за то, что, наконец, приближается та желанная минута, когда я смогу броситься к вашим ногам. Молю Бога скорее даровать мне это счастье.

Елагин Остров, 14 июля 1826 г.

Милосердый Господь дал нам, дорогой и бесценный Константин, увидеть конец этого ужасного процесса. Вчера была казнь. Согласно решению Верховного Суда, пятеро наиболее виновных повешены, остальные лишены прав, разжалованы и присуждены к каторжным работам или на всю жизнь, или на более или менее долгие сроки. Да будет тысячу раз благословен Господь, спасший нас! да избавит он нас и наших внуков от подобных сцен! Все прошло при величайшем спокойствии, порядке и при общем негодовании.

На том самом месте, где пал 14-го бедный Милорадович, мы сегодня отслужили молебен и панихиду по нем и погибшим в тот день. Гарнизон был под ружьем, и зрители все до одного были сильно взволнованы, начиная с вашего покорного слуги. Да будет Господь благословен за это тысячу и тысячу раз! Не подумайте однако, что я считаю возможным успокоиться в эту минуту; совсем наоборот: я каждому проповедую удвоить внимание, чтоб избежать вспышек и покушений; нужно быть постоянно настороже.

Примите мою самую сердечную благодарность за ваше любезное и милое письмо от 25-го. Ваша дружба — всегда мне лучшая награда; все, чего я всегда желал — это, чтобы вы были довольны бедным вашим братом. Какое другое утешение может у меня быть?

Несколько дней тому назад уехали дети, я же с Божьей помощью рассчитываю выехать с женою после завтра утром, чтобы 21-го вечером быть в Москве.

С нетерпением жду, что вы мне скажете о результате Комиссии Новосильцева, чтобы порешить насчет моего путешествия к вам. Дай Бог мне скорее узнать, что ваше следствие тоже кончено. Когда, приблизительно, вы предполагаете, что все может кончиться.

. Прощайте, дорогой и бесценный Константин, сохраните благоволение и дружбу к вашему, преданному на всю жизнь сердцем и душой, верному брату и другу.

Теплиц, 27 июля/9 августа 1838 г.

Пишу тебе в первый раз еще, любезный Низи, с благодарным к Богу сердцем вспоминая, что тобою наградил нас Господь в минуты самые тяжелые для нас, как утешение и как предвестник конца разнородных бедствий.

Вот и семь лет тому протекло, и вместе с этим, по принятому у нас в семье обычаю, получил ты саблю. Великий для тебя и для нас день! Для нас, ибо сим знаком посвящаем третьего сына на службу будущую брату твоему и родине; для тебя же тем, что получаешь первый знак твоей будущей службы. В сабле и в мундире офицера ты должен чувствовать, что с сей минуты вся будущая твоя жизнь не твоя, а тому принадлежит, чьим именем получил ты сии знаки. С сей минуты ты постоянно должен не терять из мыслей, что ты беспрестанно стремиться должен постоянным послушанием и прилежанием быть достойным носить сии знаки, не по летам тебе данные, но в возбуждение в тебе благородных чувств, и с тем, чтобы некогда достойным быть сего звания. Молись усердно Богу и проси Его помощи. Люби и почитай твоих родителей и старшего брата и прибегай к их советам всегда и с полной доверенностью, и тогда наше благословение будет всегда над твоей дорогой головой. Обнимаю тебя от души, поручаю тебе поцеловать братцев и поклониться от меня искренно Алексею Илларионовичу.

Варшава, 26-го декабря 1845 г.(9-го января 1846 г.)

Благодарю тебя, милая Оли, за доброе письмо твое от 10(22) числа. Ты вообразить себе не можешь, с каким счастьем я читал уверение, что нашей доброй Мама точно лучше и что силы ее приметно поправляются. Это одно мое утешение в разлуке и вознаграждение за [при]носимую жертву. Слава Богу, и дай Боже, чтобы все ваше пребывание так же счастливо кончилось, как началось, и чтобы через пять месяцев я мог прижать вас к сердцу дома.

Теперь ты отгадаешь, что меня более занимает. Как ты, по Божию наитию, решишь свою участь? С полной свободой, с спокойным испытанием твоего сердца, без предупреждений и без наущений, сама одна ты. Минута важная, решительная на всю жизнь.

Твое сердце, твой здравый ум мне порукой, что то, что ты одна решишь, будет к лучшему, будет изречением Божией воли, ибо ты одному Богу предаешься; потому я и спокоен, и оттого жду, чему быть. Никто не может тебе советовать: ты одна можешь и должна судить об твоем деле; мы же можем только судить de la position sociale (о положении общественном (фр.)), как уже тебе писал в пользу предлагаемого тебе. Если б прежнее и могло быть, то сравнения нет между двух предложений, в отношении условий твоего положения. Видев же ныне вблизи, в какую семью ты могла бы попасть и до какой степени с одной стороны беспорядок, а с другой фанатизм у них сильны, я почти рад, что дело не состоялось.

Теперь выбирай только между предлагаемого или всегдашнего пребывания дома в девицах: ибо нет, вероятно, какого-либо иного предложения, достойного тебя, когда нет на то лица. Повторяю, что ты решишь, то будет, по моей вере, к лучшему: ибо по моему чувству к тебе я той веры, что в тебе будет в эту минуту глас Божий изрекаться. Аминь.

Надеюсь, что мои безделки на Рождество тебя позабавили; кажется, статуйка молящегося ребенка мила: это ангел, который за тебя молится, как за своего товарища. Бог с тобой, мой ангел! Люби Папа, как [он] тебя любит. Обнимаю тебя от души.

Письма 1-7 опубликованы: «Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи». М., 1926. С. 164, 198, 206-207, 209, 211.
Письма Николая I детям опубликованы: «Русский архив», 1896. N 3. С. 401.

Николай I Павлович (25.06.1796 — 18.02.1855), российский император (1825-1855).

По материалам dugward.ru

Письмо Николая I Константину Павловичу, которое он писал с вечера 14 до 16 декабря 1825 г.

Это длинное письмо к брату Константину Николай I начал вечером 14 декабря, писал всю ночь и два следующих дня, прерываясь на допросы арестованных декабристов и тут же рассказывая о них Константину.

Письмо написано на французском языке, потому что это был основной язык общения аристократии того времени, и большая часть переписки членов царской семьи также велась по-французски.

«С.-Петербург, 14-16 декабря 1825 г.

Дорогой, дорогой Константин! Ваша воля исполнена: я – Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных! Милорадович смертельно ранен. Шеншин, Фредерике, Стюрлер – все тяжело ранены. Но наряду с этим ужасным зрелищем сколько сцен утешительных для меня, для нас! Все войска, за исключением нескольких заблудшихся из Московского полка и Лейб-гренадерского и из морской гвардии, исполнили свой долг как подданные и верные солдаты, все без исключения.

чтобы покончить с этим, что можно вполне надеяться, что в настоящую минуту повсюду приняты меры в этом отношении, так как Чернышев был послан устроить это дело совместно с графом Витгенштейном; я нисколько не сомневаюсь, что в первой армии генерал Сакен, уведомленный Дибичем, поступил точно так же. Я пришлю вам расследование или доклад о заговоре, в том виде, в каком я его получил; я предполагаю, что вскоре мы будем в состоянии сделать то же самое здесь. В настоящее время в нашем распоряжении находятся трое из главных вожаков, и им производят допрос у меня.

Главою этого движения был адъютант дяди, Бестужев; он пока еще не в наших руках. В настоящую минуту

ко мне привели еще четырех из этих господ.

ГА РФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 1425. Л. 8.

С.-Петербург, 14-16 декабря 1825 г.

ГА РФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 1425. Л. 8об.

Главою этого движения был адъютант дяди, Бестужев; он пока еще не в наших руках. В настоящую минуту

ГА РФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 1425. Л. 9.

ко мне привели еще четырех из этих господ.

По материалам school.rusarchives.ru

Письмо Николая I Константину Павловичу (Санкт-Петербург, вечер 14 — 16 декабря 1825 года)

Из писем Николая I к императрице Марии Федоровне ( Царское Село, 25 июня 1826 года)

Из писем Николая I к императрице Марии Федоровне (10, 12, 13 июля 26 года)

Ужасный день настал, милая матушка, и согласно вашего приказания, я сообщаю вам о происшедшем. Сегодня я получил доклад Верховного суда, составленный кратко, и он дал мне возможность, кроме пяти человек, воспользоваться данным мне нравом, — немного убавить степень наказания. Я отстраняю от себя всякий смертный приговор, а участь пяти наиболее жалких предоставляю решению суда. Эти пять следующие. Пестель, Рылеев, Каховский, Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин; 24 приговорены к вечной каторге вместо смертной казни. В числе этих находятся Трубецкой, Оболенский, Волконский, Щепин, Ростовский и им подобные.

Я провел тяжелые сутки и, проходя через покой нашего ангела, я себе сказал, что за него мне приходится исполнять этот ужасный долг, и что всемогущий в своей милости избавил его от этих мучений. Но «да будет воля твоя», и от глубины души поблагодарим провидение, что оно спасло нашу дорогую родину.

Милая и добрая матушка. Приговор состоялся и объявлен виновным. Не поддается перу, что во мне происходит; у меня какое-то лихорадочное состояние, которое я не могу определить. К этому, с одной стороны, примешано какое-то особое чувство ужаса, а с другой, благодарности господу богу, коему было благоугодно, чтобы этот отвратительный процесс был доведен до конца. Голова моя положительно идет кругом. Если я добавлю к этому о том количестве писем, которые ко мне ежедневно поступают, одни, полные отчаяния, а другие — написанные в состоянии умопомешательства, то могу вас уверить, любезная матушка, что только одно чувство ужасающего долга на занимаемом посту заставит меня терпеть все эти муки. Завтра в три часа утра это дело должно совершиться. Вечером надеюсь вам сообщить об исходе.

Пишу на скорую руку — два слова, милая матушка, желая вам сообщить, что все совершилось тихо и в порядке; гнусные и вели себя гнусно, без всякого достоинства.

Сегодня вечером выезжает Чернышев и, как очевидец, может рассказать вам все подробности. Извините за краткость изложения, но зная и разделяя ваше беспокойство, милая матушка, я хотел довести до вашего сведения то, что мне уже стало известным.

Милая матушка. Час тому назад мы вернулись сюда, и, по полученным сведениям, везде все спокойно, царит единодушное возмущение, а что все, наконец, копчено, производит всеобщее довольство. Подробности казни (т. е. чтения приговора и самой казни), как она ни ужасна, убедили всех, что одураченные люди заслужили эту кару, почти никто из них не раскаялся; зато пять казненных проявили большее чувство раскаяния, особенно Каховский, который, идя на смерть, сказал, что молится за меня. Его единственного я и жалею. Да простит ему господь и умиротворит его душу.

Из писем Николая I к Константину Павловичу (Елагин остров, 14 июля 1826 года)

Чрезвычайно интересная личность. Особенно в свете некоторых событий.

По материалам natpopova.livejournal.com

Никола́й I Па́влович (1796 — 1855) — император Российской империи в 1825—1855 годах. Сын Павла I, брат Александра I, отец Александра II.

Лучшая теория права — добрая нравственность, и она должна быть в сердце независимо от этих отвлеченностей и иметь своим основанием религию.

Я не доживу до осуществления своей мечты; твоим делом будет её закончить. — умирая, император данными словами завещал сыну Александру отменить крепостное право

Ваша воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных [1] ! — Из письма Николая I к брату Константину Павловичу

Где раз поднят русский флаг, там он уже спускаться не должен.

Оригинал похож на бюст:
Он так же холоден и пуст. [2]

Да помнит вечно русская земля,
Как волей божьей к ней была добра природа. [3] :с.154

В нём много от прапорщика и немного от Петра Великого.

Русский народ ни к чему более не пригоден, кроме завоевания мира; он — всего лишь мёртвый, хотя и колоссальный по масштабу механизм в руках грозного самодержавного монарха — Николая I, — а тот стремится царствовать надо всем, ибо не должно существовать предела его полновластию. От министра и до последнего крестьянина все в России лишены самостоятельной воли, все — послушные и дисциплинированные исполнители приказов свыше, и потому правительство страны, воплощённое в одном человеке, всемогуще. [4] :10

Ладюрнер вытащил Дантеса из-за ширм, куда последний спрятался при входе государя.
Государь милостиво начал с ним разговаривать, и Дантес, пользуясь случаем, тут же просил государя позволить ему вступить в русскую военную службу. Государь изъявил согласие. Императрице было угодно, чтобы Дантес служил в её полку, и, несмотря на дурно выдержанный экзамен, Дантес был принят в Кавалергардский полк, прямо офицером, и, во внимание к его бедности, государь назначил ему от себя ежегодное негласное пособие.

Воскресенье, 20 февраля. Боже мой, какое страшное неожиданное известие! Мы были поражены, ошеломлены совершенно. Сегодня привезли письма и газеты с почты рано, в то время как мы собирались к обедне. Прочли сперва за чайным столом в зале письмо от Ивана, и в нём были очень важные известия об Николае Павловиче. — «Каком Николае Павловиче?» — «О государе, — сказал он, — он очень болен». — «Как, что, значит, умирает, может быть, умер, не совсем!» — И Константин не решался вдруг выговорить, наконец, показал письмо Ивана. Оно начиналось так: «Государь Николай Павлович умер».
Не могу пересказать то впечатление, которое произвели эти слова на всех нас. Мы были подавлены огромностью значения этого неожиданного события. Следствия его нескончаемы, неисследимы. Никогда не могло оно иметь такого важного значения, как в настоящую минуту. Чего ждать, что будет, как пройдёт эта минута смущения? Не пойдёт ли всё прежним или даже худшим порядком, или вдруг переменится всё направление, вся политика? И, может быть, Бог ведёт Россию к исполнению её святого долга непостижимыми своими путями! Да, на Бога вся надежда, Господь не оставит верующих и молящихся Ему, а сколько молятся усердно по всей земле русской! Господь защитит православие и несчастных мучеников. [5]

Он [3] :с.348 меж холопьями считался мудрецом
За то, что мысль давить была его отрада;
Он был фельдфебелем под царственным венцом
И балетмейстером военного парада. [6]

По материалам ru.wikiquote.org